Военные врачи в любом конфликте — это настоящие герои, которым можно еще при жизни ставить памятники за их мужество, вклад в победу и спасение человеческих жизней.
Руководитель медицинской группы ЧВК «Вагнер» Александр Блинов в беседе с военными корреспондентами Федерального агентства новостей (ФАН) рассказал о роли врачей на фронте, текущей обстановке в Донбассе и своем ранении.
По словам бойца, он сам собирал группу для работы в составе «музыкантов». В нее входили даже те, кто не имел военного опыта, но очень хотел помочь на фронте. Упорство, героизм и помощь со стороны опытного товарища в итоге помогли им на передовой.
— Скажите, пожалуйста, как вы думаете, какова роль военных врачей на войне?
— Роль военных врачей — колоссальная. Бог мне судья, мои коллеги, друзья, если увидят это интервью, не дадут соврать. На счету моей медгруппы, я скажу смело и без преувеличения, тысячи спасенных жизней за эти восемь месяцев.
В Великую Отечественную войну 70% безвозвратных потерь были трехсотые, которым несвоевременно была оказана медицинская помощь на первых этапах. Мы все эти этапы закрыли.
Моя медгруппа вернула в строй сотни людей. Тысячи остались живыми, сотни потом возвращались, были ранены повторно. Эвакуировали в Россию, опять возвращались.
Военные врачи, что сказать? Памятник я бы им всем поставил. Будь моя воля, я бы Героя России всем дал. Потому что, действительно, герои.
В броне, не в броне, кто-то не имеет военного опыта. Я про себя сказал, что имею большой опыт. А там ребятишки были — просто гражданские вузы заканчивали, терапевтами, хирургами работали. Узнав о такой проблеме, собирали вещи и приезжали ко мне: «Доктор, коллега, чем можно помочь»? Они тряслись, боялись, когда выезжали на какие-то мероприятия — страшно. Но ни один из них ни заднюю не включил, ни попятился. Единственное, заставлял их бронежилеты надевать — они не понимали, что это такое и зачем это нужно.
— С чем пришлось столкнуться?
— Для меня первым местом на Украине оказался город Брянка, куда стали привозить самых первых раненых. Первые четыре дня была маленькая команда, людей не хватало. Не спали, не ели. Я как организатор, начальник медгруппы, также и двухсотых, и трехсотых таскал.
Так как я бывший человек при погонах — повстречал там бывших сослуживцев своих. К сожалению, не все выжили. Столкнулись все мы с хаосом. Что такое война? Война — это хаос, боль, кровь, слезы, кишки.
— По характеру ранений, с чем чаще — с минно-взрывными?
— Пройдя такой опыт, уже нельзя сказать, чего было больше в данный момент. Я там с первого дня, повторяюсь. Было все. Подъезжает, допустим, УАЗик, в одном — минно-взрывные травмы, их взорвали. Прилетела какая-нибудь ракета.
Приезжает другая машина — у всех пулевые. Попали в засаду. Однозначно сказать, что с чем-то конкретным столкнулись, невозможно.
Потом уже через какой-то период времени война стала носить больше артиллерийский характер, а в первые дни, когда Попасная была, было стрельбы много. Потихоньку это все переходило в артиллерийские обстрелы. И когда замечали пулевые ранения на теле, даже удивлялись.
— Как получили ранение? Что случилось?
— По городу Брянка был нанесен удар «хаймарсами». Очень много погибло мирного населения. Я, как человек с самым большим опытом, возглавил спасательную операцию. Приехал со своей группой туда, с врачами. Вызвали пожарников, спасателей — все как полагается.
Контролировал разбор завалов, доставали раненых. Залезал под бетонные плиты, обезболивал тех, кто там находился. Много ребят остались зажатыми массивными сооружениями. А мы обозначали места, где они находятся, старались поддомкрачивать сначала своими силами. Потом уже сотрудники МЧС подъехали, как поняли, что там стало относительно безопасно.
Продолжил руководить гражданским персоналом. Подогнали краны, много приехало гражданских, простые мужики, работяги, которые работают на стройке. Узнав о проблеме, пригнали свою технику. Просто подъезжали к нам и спрашивали, кто старший. «Что мне делать, я готов помочь». Только достаем кого-нибудь выжившего, сразу на щит, обезболили, перебинтовали, в свою машину и в ближайшее медицинское учреждение.
В принципе, уже и забыли, что произошло. Удар был нанесен в 12 ночи. Мы работали там до обеда почти. И потом, когда доставали последнего раненого, я начал убеждаться, что живых больше не будет, отпустил всю свою медгруппу. Говорю: «Как пойму, что живых больше не осталось, поеду за вами». Достаем самого последнего, перемотали его, на жестком щите выносим. И были по нам нанесены два точечных удара «хаймарсами».
Первый удар произошел не так близко от меня. Я услышал, побежал в сторону ближайшего укрытия, попытался за собой спасателей увести, кричал им, но последующий удар не заставил себя долго ждать. Буквально какие-то доли секунды — звон в ушах, на четвереньках, лицо залито кровью, не могу встать, понимаю, что через все мое тело десятки осколков прошло.
Когда взрыв произошел, упал на землю ничком. Смотрю на свои руки — понимаю, что пробиты осколками. Они зашли, вышли, кости разлетелись. Ни вдох, ни выдох не могу сделать. На медицинском языке это называется апноэ.
Степень тяжести еще тяжело определить. Лицо кровью заливает. Ухо оторвано было, чувствую, что что-то болтается. Еле перевернулся, смотрю в небо. И как в фильмах бывает, первый раз сам с таким столкнулся, погода такая сырая была и видно, будто каждая капелька от облака отрывается и летит мне в глаз, смывая кровь. Проморгался. И опять капелька. Потом смотрю вокруг и понимаю, что я один живой остался из толпы спасателей. Вообще один живой. Понимаю, что никто не приедет за мной, никто не заберет. Умирать так, мучиться долго — мало приятного. Такая идея мне в голову пришла ужасная: думаю, нужно застрелиться, покончить жизнь самоубийством. Грех, конечно, но лежать так и умирать…
Из экипировки и амуниции пистолет только был в кобуре. Пытаюсь вытащить его правой рукой, но из-за того, что она прострелена осколками, этими шариками от «хаймарса» в нескольких местах, не слушается, отекшая. Не могу пистолет достать и сил нет материться.
Левой рукой полез доставать — еще хуже. Большой палец сломан, через него пролетело два осколка. Тоже не могу расстегнуть кобуру. Думаю, буду так лежать и умирать, как собака на открытом воздухе.
Слава богу, мои ребята не успели далеко отъехать. Услышали два прилета. Испугались за меня. Вернулись.
А я лежу, какую-то палку взял и над собой более-менее целой рукой размахиваю. Пытаюсь обозначиться, что я — «трехсотый». Быстро нашли меня, там же и машина моя стояла УАЗ «Патриот». Задние сиденья сложили, где-то нашли носилки, перекинули толпой меня на них, спросили: «Куда везти»? «Только к своей медгруппе, кого я знаю».
Мои коллеги прооперировали, сделали первичный этап операции. Само собой, больше ничего особо не помню. Как в сказке: глаза открываешь — люди, глаза открываешь — вертолеты, глаза открываешь — самолеты. Трубочки отовсюду. Трудно представить, что с тобой произошло.
Мы же как все думаем: все что угодно, только не со мной. В аварию кто-то попадет, ну не я. Граната, но не со мной. В реанимации открыл глаза и начал анализировать, неужели, все это со мной.
— Может, хотели бы передать что-то врачам, которые работают на передовой?
— Друзья мои, братья, держитесь, я скоро вернусь, мне только раны нужно зализать сейчас. Большую ответственность на себя взял, очень большую. Душа болит. Я здесь лежу и какое-то чувство неудобства перед ними, что я здесь, в хорошей палате, в хороших условиях. Раненый весь, конечно. А они там работают без меня, им тяжело — многое на мне висело. Работайте, ребятишки, спасайте жизни. Наша работа — это самое благородное, что может быть, особенно на войне, особенно в таких условиях.
